Со вторым по известности футбольным вратарем в России Львом Кудасовым меня познакомил великий русский поэт Сергей Есенин. Тогда в 1970-м году в ростовском цирке режиссер Казимир Бобок создавал молодежный цирковой коллектив «Поиск», и жили мы все недалеко от цирка, в гостинице «Ростов». Мой знакомый, из бывших артистов, Александр Бадов пел здесь в ресторане. И, когда я иногда заходил к нему вечером, он со словами: «Ты все равно лучше меня Есенина поешь», — протягивал мне микрофон. На сцене притушивали свет, и я пел. Ресторан вначале прислушивался, а потом затихал. И если вдруг я слышал, что кто-то продолжал шептаться или есть, расстраивался и чувствовал себя виноватым перед Есениным. Однажды ко мне подошел официант и сказал: «Подойди вон к тому столику, Лев Кудасов хочет с тобой познакомиться». — Ого! — заулыбался я. Высокий красивый парень, в костюме серого цвета с переливом в блестящий стальной, протянув мне руку, спросил: — Как зовут? — Володя. — А меня — Лев. Садись. Уж больно красиво Есенина поешь. Ты случайно не рязанский? — Нет. Я — донской. — А сколько ж тебе лет? — В апреле будет двадцать. — А где работаешь? — Пока только репетирую, а буду работать в цирке. — В цирке, — хохотнул он, — в цирках казаки не работали, тебе бы петь надо, — и вдруг неожидан-но спросил: — А кто в России первый стационарный цирк построил? — Братья Никитины. — А где? — Да в Саратове. — А что еще к этому надо добавить? Я пожал плечами. — На родине Льва Кудасова, — рассмеялся он и, разлив по бокалам вино с названием «Черные глаза», сказал: — Давай выпьем за знакомство и встречу когда-нибудь в цирке на саратовской земле. Наш отъезд из Ростова на первые наши гастроли совпал с моим днем рождения. Поезд уходил ночью, и мы в конце дня, попрощавшись в цирке с манежем, бросились все в ресторан. Облепили на радостях столы и давай, как пчелы, над бокалами жужжать. А я все на двери поглядываю — Кудасов обещал приехать! Смотрю, заходит. Большой стеклянный проем за его спиной напоминал футбольные ворота. Сидящие в зале повернули головы, многие подскакивали с мест, тянут руки, здороваются. Все его любят. Еще бы! Второй вратарь в СССР после знаменитейшего Льва Яшина. Увидев меня, махнул рукой оркестру. Оркестр смолк. Потом, как при штрафном ударе, когда вратари устанавливают из футболистов стенку, стал показывать мне то место, куда я должен стать. Иду на сцену, снимаю со штатива микрофон. Держу маленькую паузу, и только когда Кудасов садится за стол, начинаю петь: Ты жива еще, моя старушка? Жив и я. Привет, тебе, привет. Пусть струится над твоей избушкой Тот вечерний несказанный свет. Когда я закончил, он подошел ко мне и, обняв, сказал в микрофон: — Дорогие друзья! Я хочу вместе с вами поздравить с днем рождения моего друга Володю Дерябкина, который так душевно пел для нас Есенина. Ему сегодня исполнилось двадцать лет, — и он, протянув небольшую коробочку,сказал: — А это тебе подарок от всех нас — часы новейшей марки с автоподзаводом. Зал загудел и зааплодировал. — А теперь давай-ка быстро на выход, — сказал он шепотом. — Там ждет такси. До поезда еще есть время. Я хочу показать тебе два самых шикарных ресторана Ростова. Привез он меня на вокзал после этих шикарных ресторанов, как говорили казаки, «на голенищах». Начальник поезда, узнав, что в купейном вагоне его состава вратарь ростовского СКА провожает кого-то, прилетел как ужаленный и, приветствуя рукопожатием своего любимчика, запричитал: — Что ты, что ты, Левушка! Твой артист поедет у меня только в мягком вагоне «люкс». Вот так и уехал я с цирком на первые в жизни гастроли с рук популярного тогда футбольного вратаря Льва Кудасова. Прошло почти десять лет. И вот, незадолго до открытия олимпийских игр в Москве в 1980 году, на стадионе «Динамо» мой медведь Герасим на теле-съемках у режиссера Виктора Черкасова выполнит поставленную перед ним задачу и под смех и аплодисменты собравшихся зевак забьет гол в ворота известного на весь мир вратаря Льва Яшина. В перерыве я спросил у него: — Лев Иванович, а правда, что когда вы увидели игру Льва Кудасова, сказали: «Я вратарем становился, а он — вратарь от Бога. И теперь мне есть кому оставить после себя динамовские ворота». — Да, так оно и было, — сказал он чуть с гру-стинкой, — но... И в это время режиссер Черкасов закричал в микрофон: «Все по местам, продолжаем работать». Над стадионом зазвучала музыка, и нанайский певец Кола Бельды запел свою знаменитую песню «Увезу тебя в тундру». Начались съемки. Не раз я потом вспоминал тот прерванный раз-гЬвор с Яшиным. В голове так и осталось «НО». Зна¬чит/что-то помешало ему. Но что? Где было узнать? «Захотел бы — узнал! Да, интерес у тебя стал к нему пропадать. Раньше, когда он звенел, так ты только и талдычил всем, что сам Кудасов тебе часы подарил. А когда он стих — забыл». Уже чуть дальше середины моей артистической жизни, когда по дорогам Россиюшки меня возила не здоровающаяся с другими машинами моя черная «24-я Волга» с номерами «2828-ЛДО», приехал я на гастроли в Саратов. — Вот тут-то уж точно граммофончики есть! — подумал я. — Город-то вон какой старинный. И в первый же выходной пошел по улицам, как я тогда говорил, «искать их ногами». И вот, не очень далеко от цирка увидел я сидящих на лавке мужиков, живущих, как видно, теперь уже только для водки. — Здорово, волжане, — поздоровался я с ними. — Наливай, — ответил один из них. — Я вот, мужички, чего к вам. Дрессировщиком в цирке работаю и делаю номер с медведями. Нужен старый самовар, керосиновая лампа. А может, у кого и старинный велосипед сохранился? Короче, все то, что дореволюционное. — У меня старинячий шкаф от дедов остался, — сказал тот, у кого теперь вместо русского слова «здравствуйте» слово «наливай», — пойдем, я тебе его не задорого отправлю. — А где вы живете? — спросил я. — Да вот здесь, совсем рядом, два квартала шагануть. Мы подошли к одноэтажному купеческому дому из красного кирпича. На ступеньках сидел, поджав ноги, и читал книжку неопрятный, давно бросивший себя человек. Не поднимая головы, он отодвинулся, и мы зашли в коридор. — Давай-ка я сначала сараи обследую, а потом уже и шкаф посмотрю. Мы вышли во двор, оглядев три сараюхи, и, не найдя ничего кроме примуса, зашли в дом, где одино¬ко стоял одностворчатый с зеркалом шкаф. Отодвинув ногой книги, вываленные из мешка, посередине комнаты, он сказал: — Дай на пару бутылок водяры, и выволакиваем его отсюда. — Нет, волжанин. Мне такой шкаф не нужен. Куда я с ним. Вот тебе трёшка за примус, да надо идти, а то на представление опоздаю. Выходя из комнаты, я обратил внимание на старую выгоревшую от солнца газетную вырезку, при-клеенную прямо к стене возле дверного проема, с фотографией и крупным заголовком «Два льва». «О цирке, что ли, — подумал я и вернулся, — да это же вратари Лев Яшин и Лев Кудасов! Вот это да, вот это встреча!» — обрадовался я. — Волжанин, на тебе деньги, здесь больше, чем на две бутылки, а ты мне быстренько вырежи эту статью. — Да за такие деньги, циркач, я со стеной ее вы-режу. А зачем она тебе? — Да жизнь меня с Кудасовым сводила. Шест-надцать лет прошло. Вот интересно, где он сейчас? — Тю! Да он вон, на крылечке сидит, твой Куда-сов. — Ты чего говоришь?! — Что слышал! На крылечке, говорю, у дома сидит, книжку читает. — Тот самый Кудасов, что в Ростовском СКА играл?! — чуть не вскрикнул я. — Да, да! Тот самый Кудасов, что на кубок СССР тогда с московским «Спартачком» в финале за двадцать две секунды до окончания матча бездарно пропустил легкий мяч, и хрустальная рюмка в Москву укатила. С этого-то все и понеслось. Ну, чего ты остолбенел? Идем, сам сейчас увидишь. Мы вышли на улицу. Прислонившись к крыльцу, спал еще не старый, но уже на большую часть спившийся человек. А рядом с ним на ступеньке лежала белого цвета маленькая книжечка стихов Сергея Есенина. Через одиннадцать лет после нашей встречи, за два дня до своего пятидесятипятилетия, вратарь-легенда Лев Федорович Кудасов ушел из жизни.
|